Арвеарт. Верона и Лээст. Том II - Лааль Джандосова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она побелела от ужаса – при мысли, что всё уже выяснилось и его теперь ждёт наказание – кератомия – тотальная, за связь с ней – с альтернативщицей. К её несказанной радости заметка под фотографиями информировала о следующем – что студентка пятого курса коаскиеровской Академии Верона Блэкуотер Авейро – иртарская альтернативщица, чей балл, по известной мерке, зашкаливает за тысячу, полдня находилась в розыске официального уровня и в конце концов была найдена и возвращена в Академию подключившимся к её поискам начальником отделения Департамента по охране Лаартом Трартесверном – кандидатом в вице-сенаторы на предстоящих выборах. Кроме этого сообщалось, что в розыске было задействовано первое подразделение местного отделения и лётные единицы из вретгреенской эскадрильи. В доказательство под заметкой размещалось фото Маклохлана, спускавшегося по трапу как раз на фоне Коаскиерса из эффектного аппарата – узкокрылого и обтекаемого. За спиной экдора Маклохлана виднелся отец проректора. Перечитав заметку, Верона вытерла слёзы, спустилась до первого уровня и затем собрала все выпуски, заглядывая в гостиные каждого курса в отдельности. Вернувшись к себе с газетами и припрятав их в ящик с «финансами», она облачилась в джинсы и трикотажную кофточку и взялась за письмо Блэкуотеру – с сильным желанием выговориться:
«Отец, почему Вы не пишете мне?
Простите, что я упрекаю Вас, но Вы ведь, наверное, знаете, в какой я сейчас ситуации? Вы знаете, что я чувствую? По-моему, я запуталась. Нет, я не ищу оправдания. Возможно, я просто испорчена. Сейчас в моей жизни двое – экдор Эртебран и Лаарт. И я знаю, что это – неправильно, и я из-за этого мучаюсь. Но то, что я к ним испытываю – я не могу это сравнивать. Экдор Эртебран – это всё для меня, на уровне помешательства, а Лаарт – совсем другое. Я в него влюблена, понимаете? Но это пройдёт, я знаю. Мне иногда уже кажется, что в нём я вижу спасение от всей этой безысходности – в том, что касается Лээста… простите… экдора проректора. Он видит во мне кого-то, кем я не являюсь в действительности. Но это не самое страшное. Он считает, что я предназначена для Джона с его бриллиантами. Простите, что я говорю так. Джон для меня, разумеется, не какая-то там абстракция. Он тоже – часть моей жизни, но той, что касается прошлого – прошлого, а не будущего. Я не хочу делить его – не хочу делить своё будущее с тем, кто манипулирует моей памятью и сознанием.
Я очень завидую маме. Когда она с Вами встретилась и когда она Вас полюбила, то она была с Вами счастлива, и она живёт этим счастьем… она живёт своим прошлым. А я – в свои восемнадцать – обязана жить с той мыслью, что я просто кукла на ниточках… и была этой куклой с рождения.
Мне кажется, я уже выросла. Я осознала это. Сейчас я боюсь всё время. Отец, мне страшно за Лээста. Я чувствую постоянно, что что-то должно случится, что-то самое страшное. Он к чему-то готовится… Но я говорю заранее – если это – то, что я думаю, то я уже не прощу себя. И Вас не прощу, и Джона. Вы знаете, что я сделаю. Моя жизнь на этом закончится.
Это по части темы о «неизменяемом будущем».
А что касается прошлого… оно тоже неизменяемо. Знаете, как я мечтала? Что однажды, когда Вы приедете, мы вдвоём пойдём к океану, и будем держаться за руки, и будем смотреть на волны… и будем смотреть на звезды… и Вы мне начнёте рассказывать: «Вот это – Кассиопея, а вот это – созвездие Лебедя…» А теперь это всё бессмысленно. Теперь я не знаю, какой Вы…
Если Вам сложно писать мне, то лучше не отвечайте. Главное, что Вы живы, остальное теряет значение. Может быть, нам не встречаться, пока это всё не закончится? Мне просто не хочется ставить Вас в неудобное положение.
Обнимаю Вас,
Ваша Верона.
Да хранят Вас наши Создатели».
* * *
Во второй половине первого к Вероне наведалась Джина – очень ярко накрашенная и сгоравшая от нетерпения обсудить последние новости. Впрочем через секунду, узнав от своей приятельницы о новой потере памяти, Джина воскликнула:
– Боже мой! Ты пропустила главное! Вчера тут были семёрки! Говорят, оцепили всё здание! Они кого-то разыскивали! Считается – Брюса Хардвея!
Какой-то другой информацией – критичной по содержанию, Джина не обладала, поскольку утром, до завтрака, проректор провёл ей суггестию.
Верона остановилась:
– Семёрки?! Какие именно?!
Джина пожала плечами: «Понятия не имею! Лично я никого не заметила!» – и затем, лихорадочным шёпотом, сообщила, что ей приснилось, как Старший Куратор Коаскиерса появился в её «шестнадцатой» и спросил: «Ну что, дорогая, угостишь меня чаем с пряниками?» На этом сон обрывался, а утром Джина увидела пустые чашки с пакетиками и блюдца с чёрствыми крошками:
– Но я прибиралась на ночь! – сообщила она в заключение. – Вся посуда была на полке и пряники я не вытаскивала!
– Любопытно, – сказала Верона. – Ты сделала что-нибудь с чашками? Или ты их пока не трогала?
– Конечно! – уверила Джина. – Я к ним не прикасалась!
– Тогда проведём анализ.
– Какой?!
– Дактилоскопический.
– Но ведь надо же с чем-нибудь сравнивать! Вдруг там будут мои отпечатки?! Или твои?! Или Марвенсена?!
Верона скептически хмыкнула:
– Ты себе представляешь, что такое дерматоглифика?
– Смутно! – призналась Джина.
– Объясняю, – сказала Верона. – Эртаонские отпечатки отличаются от человеческих. Речь идёт о разнице в признаках группового характера. Узор гребешковой кожи на пальцевых фалангах может дать тебе всю информацию, начиная с антропологической, анатомо-физиологической и вдобавок – патологической. Этот узор образуется во внутриутробном развитии и должен у эртаонов достигать наивысшей сложности. Их рецепторная деятельность во всём превосходит нашу, а это уже указывает на иную степень тактильности и на иной рисунок в рефлексогенных зонах.
Джина, усвоив главное, – что анализ продемонстрирует, могла ли её посуда оказаться в руках Куратора, тут же спросила нервно:
– А кто нам даст разрешение?!
– Какое ещё «разрешение»?
– На работу в лаборатории! Пойдём попросим у Лээста!
– Экдор Эртебран в Игеварте. Пойдём попросим у ректора.
Решение было принято. Подруги покинули комнату и в оживлённой беседе добрались до первого уровня. У гостиной седьмого курса им встретились Лиргерт с Марвенсеном. Парни стояли под аркой и обсуждали сенаторов – Триверана и Дизервена, согласно отдельным репликам, что девушки уловили, когда спускались по лестнице. Пятикурсницы остановились.
– Лиргерт, – сказала Верона, – можно вас на секундочку? У нас к вам вопрос, технический, по части лаборатории.
Лиргерт, весьма польщённый, ответил: «Да! Разумеется!»
– Общайтесь, – сказал им Виргарт, – а я уже двину в столовую!
Джина – воодушевлённая – вдруг неожиданно выпалила:
– У Лиргерта, между прочим, отец возглавляет Центр надсистемных молекул, находящийся во Вретгреене! И есть ещё братья—физики, знаменитые изобретатели!
– Как-как?! – удивилась Верона. – Центр «надсистемных молекул»?!
Семикурсник вздохнул и поправил:
– Центр систем, надмолекулярных.
– А у братьев какая специфика?
– Физика твёрдого тела. Занимаются разными сплавами. Так что там с лабораторией? Хотите что-то исследовать?
– Хотим, – подтвердила Верона. – Какие там есть спектрометры?
– Там есть рентгено-спектрометр, спектроскоп, резонатор – магнитный…
– Жуть! – испугалась Джина. – Я уже передумала!
– Неплохо, – сказала Верона. – А для изотопных анализов?
– Хромато-масс спектрометр. Что будете анализировать?
Джина вообразила, что Верона начнёт рассказывать о пряниках и чаепитиях, и от стыда зажмурилась, представляя, как Лиргерт выскажет: «Что вы себе позволяете?! Да как вы вообще посмели предположить подобное и осквернить тем самым Великих Дорверов Кураторов?!» Но, вопреки её страхам, чашка не профигурировала:
– Песок, не совсем обычный. Внеземного происхождения.
Сдержанный Лиргерт ахнул:
– Изотопный анализ породы внеземного происхождения?!
– Да, – сказала Верона. – Но меня уже информировали, что на опыты в лаборатории требуется разрешение ректора или проректора.
– Не волнуйтесь! – уверил Лиргерт. – Разрешением обеспечу! Подходите к лаборатории в три, в половину четвёртого…
Примерно в это же время Лаарт, проголодавшийся, решил прогуляться до «Якоря», и тоже узрел – случайно, в стандартном журнальном стенде, газету с двумя портретами – собственным – ненавистным ему – примерно трёхлетней давности, и портретом прекрасной девушки – юной, темноволосой, с сияющими глазами и угольными ресницами. Прошептав: «Святые Создатели…» – он быстро купил две копии и долгое время рассматривал фотографию альтернативщицы, а затем, поднабравшись смелости, ознакомился с текстом под снимками – на деле не содержащим чего-то компрометирующего, а, напротив, весьма хвалебным – и в адрес его отделения, и его самого непосредственного. Прочитав, он сказал: «Проклятье! Чёртов Кридарт! Скрыл, получается!» – вытащил деквиантер и как только Лэнар ответил, резко спросил:
